Вениамин Мандрыкин: "Меня положили на койку, где умер Перхун"

• Эта статья в архиве

<div class="ImageContent"></div>.

Мы боялись этого интервью, этой встречи. Мандрыкин заметил наше смятение – видимо, не первые, кто заходил в его комнатку с ужасом в глазах.



Посмеивался над нами. Помогал освоиться.



– Кладите диктофон прямо на меня… – указывал взглядом на безжизненные ноги.



Мы замирали. Как-то неудобно.



– Да не бойтесь! – реагировал улыбкой Веня. – Я все равно ничего не чувствую…



В какой-то момент из дня сегодняшнего перескочили на вратарские воспоминания. Мандрыкин охотно поддержал тему. Потом спросили о чем-то – и вдруг услышали:



– Как вы меня заставляете мозг ломать! Пожалейте, я же инвалид!



Нас будто обожгло. Смутились, повисла пауза – а Веня через мгновение рассмеялся, наслаждаясь эффектом:



– Успокойтесь! Шучу! Между прочим, самые жесткие шутки – у инвалидов.



– Ох.



– Точно вам говорю. Насмотрелся в реабилитационных центрах. Люди с ограниченными возможностями специально начинают громко глумиться над своим состоянием, когда рядом здоровый человек. Тот в растерянности. А нам смешно: "Гляди, как обломался, не по кайфу ему…" Вот такие у нас приколюхи.



С аварии, разрезавшей жизнь бывшего вратаря ЦСКА на две половины, прошло почти семь лет.





– Совсем ничего не чувствуете?



– Позвоночник у меня поврежден в таком месте… Чуть выше было бы – я бы умер. Но врачи и так 25 процентов давали на то, что выживу. Поэтому на полтора месяца поместили в медикаментозную кому с искусственной вентиляцией легких. Чтоб организм не перегружать. Сейчас ноги не двигаются вообще, руки – чуть-чуть. Главное, лицо почесать могу, это моя мечта была после аварии!



– Еще о чем мечталось?



– Самому дышать научиться. Избавиться от аппарата, который за тебя это делает. Через трубку закачивает кислород в легкие. Первые-то полгода я ничем пошевелить не мог. Мне рассказывали: если спинной мозг не перебит полностью, остаются частички – они сами будут искать пути. Что-то заработает. Руки ко мне вернулись. Но пальцы не двигаются. Видите, как выгнулись?



– Вы наверняка прислушиваетесь к изменениям в собственном организме. Становится лучше?



– Перемены возможны в первые три года. Что восстановилось – то восстановилось. Теперь всё. Я такой до конца жизни.



– Вы спокойно говорите ужасные вещи.



– А как еще говорить? Я наездился по реабилитационным центрам. Видел мужчину, который получил травму в 15 лет. В школе на уроке физкультуры неудачно выполнил кувырок. Воткнулся головой, сломал позвоночник. Сейчас ему 51 год.



– 36 лет передвигается на коляске?



– Да. Женился на девушке с ограниченными возможностями, вместе мотаются по реабилитационным центрам. Обронил: "Другой жизни я не знаю". Я тоже могу двигаться на коляске, просто крутить колесо не в состоянии. У него ситуация чуть лучше моей, повреждение ниже. У меня-то четвертый и пятый позвонки. Чем выше, тем хуже. Двух одинаковых травм позвоночника не бывает! Все разные!



– На улице бываете?



– В последнее время – нет. Для меня там ничего интересного. Окошко открыли, проветрили – хватает. Я же ездил в реабилитационные центры. Ну, катаешься туда-сюда… Там хоть круглый год лежать можно, да толку? Первые два года в этих центрах много времени проводил.



– Лифта у вас в подъезде нет. А этаж высокий.



– Соседские парни помогают, когда надо вытащить. Без проблем. Человек ко всему привыкает, жить можно в любом положении! Я нормально себя чувствую. Случается, давление подскакивает. Но это ерунда. В остальном порядок. Только не бегаю.



– Кто навещает?



– Поначалу многие заходили. Со временем – все меньше и меньше. Заглядывает мой товарищ по юношеской "Алании" Ацамаз Дедегкаев. Он в Москву перебрался, трудится в Счетной палате. Бывали у меня Игорь Акинфеев, Руслан Пименов, Вова Кисенков, Дима Хомич, Ролан Гусев… Но ко мне не наездишься – Хомич-то в Перми, Кисенков – в Калуге, Гусев – в Марбелье. С Денисом Поповым часто созваниваюсь. Дети мои к нему ездят отдыхать.



– В Новороссийск?



– Это Денис тренирует там, а гостиницу открыл в Геленджике.



– Самый неожиданный звонок за последнее время?



– Из Владикавказа набрал парень по имени Людвиг. Он постарше, предыдущий выпуск тренера Горохова. Немножко были знакомы, но не общались лет пятнадцать. Сказал: "Сегодня во сне тебя увидел – ты ходишь. Надо, думаю, найти телефон…"



– Друзей у вас было много?



– Очень. Но меняешь команду – и весь круг приятелей обновляется. Всегда так.



– Газзаев звонил?



– Ни разу.



– Зато Гинер вам очень помог. Виделись после аварии?



– Нет, вот Рома Бабаев заезжал. Мы до сих пор на связи. А Евгений Леннорович взял на себя все траты. Вы не представляете, что это за суммы. Чтоб доставить меня на специальном самолете из Брянска в Москву, держать в реанимации…



– Что за цифры?



– Как мне сказали, если не по квоте попадаешь в НИИ Бурденко, за каждые из первых десяти суток платишь по 30 тысяч рублей. Дальше – по 20 тысяч. Провел я там около десяти месяцев. Плюс мини-операции для дыхания. Оплачивал всё Гинер. Сразу же написал гарантийное письмо от футбольного клуба.



– Ваша семья такие расходы не потянула бы?



– В то время не было наличных. Пришлось бы продавать квартиру, машину. Вы знаете, что ребята из ЦСКА собрали огромную сумму?



– Около ста тысяч долларов.



– 130 тысяч! Тоже большое подспорье. Инвалидность оформили через год. Надо было покупать матрасы, чтоб не было пролежней, специальную кровать. Видите, какая удобная? Разные кнопочки, сам управляю.



– Как вам вручили 130 тысяч долларов?



– Жанну, сестру, пригласили в офис ЦСКА на Ленинградском проспекте. Ребята скинулись и оставили у руководства. Я поразился, узнав. Ясно, что собирали, – но чтоб столько?! Еще армейские фанаты меня навещали. Из группировки "Люди в черном". Майку сделали к десятилетию победы в Кубке УЕФА. Мячик с автографами. Обычно я дарил мячики – а тут мне. В 2005-м, когда взяли Кубок УЕФА, болельщики каждому вручили золотой перстень, медали с лошадкой. Все сохранилось!





– Телевизор у вас работает почти круглые сутки. Что смотрите?



– Если футбол, то центральные матчи. Мне больше канал Discovery нравится. Всякое научно-познавательное, про космос, галактики. Когда в реанимации был, друзья купили телевизор. Коробки с дисками приносили. Кучу фильмов пересмотрел. Особенно люблю с Николасом Кейджем. "Угнать за 60 секунд", "Семьянин"…



– Какого актера не переносите?



– Тома Круза. Из-за сектантских дел, вся эта сайентология не по душе.



– "1+1" видели?



– Да, хорошее кино. Очень точно все передано! Мне тоже без разницы, тепло или холодно, когда к ногам прикасаются. Но у главного героя ситуация хуже моей, даже шеей не двигал. Полностью перебит шейный отдел. А у меня чуть-чуть сохранилось от тоненькой линии. Я вам объясню, что это такое. Если отделить позвоночник – останется желеобразная полоска. Наука восстановить спинной мозг не в силах, любое прикосновение заканчивается парализацией. Всегда больше вреда нанесешь. Третий отдел поврежден – он поясничный, отнимаются только ноги. В шейном отделе – по грудь.



– Ноутбук у вас есть?



– Нет, в Фейсбуке меня не ищите. Прежде заглядывал, новости узнавал. Сейчас вообще не тянет. Соцсети – зло!



– Вы рассуждаете, прямо как Акинфеев.



– Думаю, я раньше начал так рассуждать. Друзья, не связанные с футболом, предлагали установить компьютер и комплект специального оборудования, чтоб общаться через интернет. Я ответил: "Спасибо, ребята, не надо. С вами интереснее встречаться вживую. Никакая программа этого не заменит". Кто-то из них заскочит раз в месяц, хлопнем по рюмочке, ну и нормально.



– А что читаете?



– Теперь, к сожалению, нет такой возможности. Ни к аудиокнигам, ни к электронным себя не приучил. Просто не воспринимаю. Хочется взять книжку, почувствовать аромат бумаги, пошелестеть. Вот это настоящее удовольствие. Но в руках я ничего не удержу. А просить, чтоб сидели рядом, переворачивали страницы… Ну зачем людей напрягать? Это и для них мучение, и для меня. Лучше телевизор посмотрю.



– Когда осознали, что будете лежачим?



– В реанимации. Пришел в себя после комы, расспросил врачей. Мне рассказали – я принял. Уточнял: "Никакие пересадки не возможны?" – "Наука пока не придумала. Может, лет через десять-пятнадцать…" Это еще до МРТ говорили. Когда даже шею повернуть не мог.



– К нетрадиционной медицине обращались?



– Нет.



– Вам предлагали?



– Через знакомых забрасывали идеи. Если б это помогало – не было бы в Москве столько инвалидов-колясочников. Травмы спинного мозга не поддаются восстановлению. Многие этого не понимают, ездят в Китай, Индию… А мне достаточно было пообщаться с Александром Коноваловым, чтоб все понять.



– Это кто?



– Выдающийся нейрохирург, сорок лет был директором института Бурденко. Академик. Как мне говорили, входит в мировую тройку. Такой доктор ничего не может сделать с тысячами больных. А какой-то прохиндей травками и козлиной мочой – справится? Ну не глупость ли?



– Был бы у вас сломан не четвертый, а шестой позвонок – сохранялся бы шанс подняться?



– Нет. Пальцы бы двигались, сам бы мог есть. Полностью никто не восстанавливается.



– От какой картины в реабилитационных центрах у вас самого сердце защемило?



– Тяжело с теми, у кого вегетативное состояние. Человек с открытыми глазами, но ни на чем не фокусируется. Нулевые реакции. Как пример – генерал Романов. Вот на это смотреть невыносимо! Даже не на них, а на родственников.



– Много таких?



– В реанимации – 90 процентов. Вечерами медсестры дела свои заканчивали, спать на дежурстве нельзя. Все вокруг в коме, как овощи, а я все-таки соображаю. Ну и шли ко мне поболтать. Подбадривали: "Веня, ты радуйся, что людей узнаешь, детки тебя навещают, мама. А рядом с тобой кто лежит…" К тем матери приходят, рыдают, на коленях ползают: "Сыночек, взгляни на меня, это твоя мама!" Вроде бы может помочь, что-то в мозгу откликнется. Хотя не видел такого. Священников приводят. Молитву за здравие читает – а человек прямо в этот момент умирает. Сразу другая молитва начинается, "за упокой"…



– Соседи ваши по реанимации, как правило, на автомобилях бились?



– Не-е-т! Лежал парень – гонщик, стритресйер. Рассказывал: "Все время думал – разобьюсь за рулем. Нырнул – и воткнулся в дно". Правильно говорят – нельзя башкой вниз прыгать, если дна не знаешь. Другой паренек просто плыл, голову опустил в воду. Обычная речка, бревно навстречу. Удар, как в бортик бассейна, – и то же самое, что у меня… Знаете, сколько в Москве колясочников? 30 тысяч! Не говоря про других инвалидов!



– Представляем, какая мука – лежать рядом с людьми, которые не реагируют ни на что.



– Да нет. У меня вообще никаких психологических проблем не было. Вышел из комы, через пару дней явился психиатр. Выяснять, нет ли суицидальных наклонностей, депрессии. Пару вопросов задала – к реаниматологу поворачивается: "Я ему не нужна".



– С чувством юмора вы всегда дружили.



– Ко мне медсестрички подсаживались: "Можно пообщаться? От тебя такая энергия, позитив!" Со мной поговоришь – и проблемы не кажутся проблемами. Всякая уходила с улыбкой: "А-а, ерунда какая!"



– По собственным ощущениям – сколько вам сейчас лет?



– Как попал в аварию 29-летним – столько и осталось. Может, 25. Люди годы чувствуют, двигаясь: о, тяжелее стало… А я этой тяжести в кровати не ощущаю. Ничего не накапливается.





– "Порше" – чудо-машина, словно капсула. Водитель в любом случае должен оставаться невредимым. Почему ж у вас такая беда?



– Превышал я крепко, что и говорить. Не справился с управлением. Надо поворачивать направо, а скорость огромная. Колесом въехал в бордюр – и машина взлетела. Приземлилась на крышу, прямо у водительского места. Было нас пятеро – Максим и Марат, тоже футболисты брянского "Динамо", и две девчонки. Все восемь подушек сработали. А на крыше они не предусмотрены. Удар пришелся мне в голову и пошел ниже, четвертый позвонок разлетелся на осколки. Пятый сместился. Я сразу отключился.



– А пассажиры?



– У парней ни синяка, ни царапины. У одной девушки ключица сломана, у другой трещина в позвонке. Через пару месяцев оклемались.



– Следователь к вам приезжал.



– Это по закону положено. Заехал, когда я уже домой перебрался из реанимации. Требовалось взять показания и закрыть дело за примирением сторон. Я же главный виновник. Ни у кого претензий не было.



– Машину восстановили?



– На запчасти ушла. Восстанавливать себе дороже.



– Работавший с брянским "Динамо" Валерий Петраков нам говорил: "Эх, Веня, зачем же он убегал? Дал бы гаишникам 10 тысяч рублей, они бы его с почетом до дома проводили".



– Это – да… У Марата друг – начальник в ГИБДД. Один звонок все решил бы. Но меня азарт охватил. Всю жизнь гонял! Если чуть-чуть выпил – никогда не останавливался. Убегал от гаишников даже не потому, что денег жалко. Адреналин, понимаете? За десять лет ни разу меня никто не догнал.



– Часто пытались?



– Случалось. В Москве всегда от гаишников уходил. В Брянске меня что подвело? Не знал дорогу. А девчата местные, начали подсказывать… Вообще за рулем никого нельзя слушать, на такой скорости – тем более. Только собственным глазам можно доверять. А эти кричат: "Здесь направо!" Вот я руль и вывернул. Скорость была 240. Не вписался в поворот, бордюр сработал, как трамплин.



– Вы были пристегнуты?



– Нет. Ремень – спорная штука. Бывает же: кто не пристегнулся, вылетел в окно. Остальные сгорели в машине. Мне не повезло – приземлились на мое место. В интернете рассматривал фотографии автомобиля. Единственная вмятина – над водительским сидением. Как Марат рассказал, по дороге дерево вырвали с корнем. Машина на крыше катилась еще метров сто с большой скоростью. Рядом шиномонтаж, если б в него врезались – это смерть, всех бы размазало. Но там выставлена была старая резина, приняла удар, как на гонках.



– Что такое – 240?



– Если окна закрыты – ничего не чувствуешь. Но я на спидометр старался особенно не глядеть. Лишь когда на МКАДе "стрелку клал" в 2001-м. На спортивном "Мерседесе" CLK у меня ограничитель стоял – 250. Чтоб до 260 дотянуть, надо долго жать газ в пол. Если по прямой гонишь – никакого страха. Вот приоткроешь окошко – оглушает! Ветер лупит с такой силой, что ударной волной стекло может вынести!



– Кто-то из футболистов ЦСКА нам говорил: "С Веней ездить было жутко. Одной рукой держит руль, другой набивает SMS. Гляжу, а у него на спидометре 200".



– Еще и сигарета была. Ха! Когда база ЦСКА находилась в Архангельском, мы, молодые, созванивались – и выезжали одновременно. Кто быстрее до базы долетит. Потом созваниваться перестали, если видели друг друга на трассе, начинались зарубы.



– Кто был вашим главным конкурентом?



– У Дениса Попова машина мощнее. Спортивный кабриолет "Мерседес" SL 60. Небольшой автомобиль с шестилитровым мотором.



– А у вас?



– "Мерседес" CLK, объем 3,2. Но я первый приезжал! Останавливаешься за воротами базы, выходишь – а у тебя колодки дымятся.



– Ветераны в ваших заездах не участвовали?



– Исключительно молодежь – Евсиков, Попов, Гогниев, я… Когда в Ватутинки гнал, по обочине Газзаева обходил. Тот сердился: "Это что за езда?!" Давайте паузу возьмем, ребята, я перекурю. Пересыхает в горле. Потому что говорю все время на вдохе…





– Курите давно?



– С юности. Сейчас мне позволяют. Когда играл, штук десять в день выкуривал. Но всегда знал: если захочу – брошу. В какой-то момент завязал. В одну секунду отшвырнул сигарету, и все. До аварии года два не прикасался. В реанимации у меня еще отовсюду трубки торчали – неожиданно попросил закурить. Помогало откашляться. Сейчас те же десять сигарет, как и прежде.



– Выпивать можно?



– Полюбил дагестанский коньяк. Раньше пил что угодно, сейчас – только коньяк.



– Через трубочку?



– Нет, мне помогают рюмку закинуть.



– Что вам снится?



– Во сне я всегда здоров, хожу! Ни единого сна, когда было бы по-другому. У всех инвалидов так.



– Во сне осознаете, что на самом деле все иначе?



– Со временем стал понимать. Если сон неглубокий. Еще видения у меня случались. Сон переплетался с реальностью. В коме чудилось, что я на океанском пароме. Вроде умираю, меня грузят и обкалывают наркотиками. Чтоб все прошло безболезненно. Рядом шумел компрессор, врачи с медсестрами громко переговаривались. Все это вплелось в сон. Казалось, девчонки в бассейне веселятся. Когда чуть отпускал наркоз, возникало ощущение, что у меня ноги отрезаны. Дальше паром прибывает в Амстердам, надо мной ребята склоняются: "Мы пошли в город за травой. Тебе какой-то взять?" Нет, отвечаю. Курить не буду, принесите два чизбургера. Возвращаются веселые, обкуренные. Говорю: "А где мои чизбургеры?" – "Нет, сначала мы тебя обколем, потом перекусишь…" Вот такой сон!



– Что за лекарство вам давали?



– Пропофол. На котором Майкл Джексон сидел. От него и умер. Если не контролировать процесс, человек перестает дышать. А я-то в датчиках весь был. Особенно реальность со сном переплеталась, когда ненадолго выводили из комы. Проверяли, как фокусируюсь. Не сон и не реальность, видения какие-то.



– Говорят, многое в таких снах происходит на огромной скорости.



– Это когда от наркоза отходишь.



– Футбол снится?



– Часто!



– Что именно?



– Как прыгаешь – нет. Больше, как готовишься к игре. Возвращаются страхи из тех лет: то щитки забываешь, то перчатки, то бутсы…



– Хочется включить собственные матчи?



– Нет. Терпеть не могу смотреть футбол.



– Вот это ответ.



– Я играть люблю! Если случались травмы или не попадал в заявку, старался не ходить на стадион. По телевизору свою команду еще мог посмотреть. Но никогда у меня не было фанатичной любви к футболу. Не читал обзоры, аналитические заметки об игре. Разборы матчей и теоретические занятия для меня всегда были мучением.



– Перед выходом на поле не волновались?



– Всегда волновался! Иначе жди беды. Как правило, у всей команды такое настроение, каждому в раздевалке передается. Но чтоб дрожать… Наоборот! Для меня чем сложнее – тем лучше. Выходишь в Лужниках против "Спартака", народу море. Адреналин невероятный. За неделю до матча только о нем и думал. Сидишь дома, ужинаешь – вдруг мысль: "Через три дня такое будет!" Сразу мурашки по коже.



– Пожарище за вашей спиной фанаты устраивали?



– Так это кайф! Как раз ради игр со "Спартаком" стоило приходить в ЦСКА. Даже если орут что-то по твоему адресу – все равно здорово. После матча спартаковские болельщики ко мне почему-то тянулись: "Распишешься?" А то некоторые чужим фанатам автографы не дают.



– Голы из прошлого вспоминаются?



– Нет. Медали вспоминаются. Правильно Газзаев говорил: "Вы забудете, сколько вам заплатили за какие-то матчи. Но всю жизнь будете вспоминать трофеи!" Так и оказалось. Детали растворились.



– Однажды на сборе вышли вы на второй тайм против "Кельна". ЦСКА проигрывал 0:2. Завершился матч со счетом 1:9.



– Точно, было! Вы бы не сказали – я бы и не вспомнил. Это в Москве всполошились, узнав счет. А мы матч с "Кельном" забыли через две минуты. Конец сбора, тяжело добирались, черти где стадион, слякоть, прямо оттуда в аэропорт поехали. Никакого настроя! Мне гораздо больше врезалось в память, как пропускал шесть за ЦСКА.



– Мы такого не помним.



– Я только перешел, играли в 2001-м против "Зенита". Последний матч Садырина в ЦСКА. Сгорели 1:6. Команда в такой яме была после смерти Перхуна! Просто доигрывали сезон, на каждый матч выходили как на каторгу. Садырин чувствовал себя ужасно, раз в две недели летал в Германию к врачам. Когда возвращался, это был кошмар. Я в первый раз с таким столкнулся – человек после "химии" будто мертвый. Настоящий труп, зелено-желтый. Одни кости. Проходит пара дней – становится лучше. Но после того матча мы Садырина больше живым не видели.



– Вас же в Махачкале вместо Перхуна выпустили?



– Это был первый случай, когда я заменил Перхуна. Но не последний – я и лежал на том самом месте, где он умер.



– В больнице?



– Да. Он же неделю в Бурденко пробыл. Таких боксов в первом отделении штук пятнадцать. Место номер один – для самых тяжелых больных. Я там провел четыре месяца – пока сам дышать не начал.



– В Бурденко вспоминали Сергея?



– Мне даже рассказали, почему он умер. Кости черепа были тоньше, чем у обычного человека. В момент удара череп треснул, кровь стала поступать внутрь. Если б в Махачкале сразу сделали МРТ, поняли бы – необходима срочная трепанация. Вскрыли бы череп, убрали всю кровь, не было бы никаких последствий. Кровь же давит на мозг!



– Это понятно.



– Просто упустили время. У Петера Чеха травма была тяжелее. Но там Лондон, а здесь – Махачкала.



– Как столкновение Перхуна и Будунова смотрелось со скамейки?



– Вообще ничего необычного! В 2000-м на сборах с "Аланией" играли против минского "Динамо". Точно такой же эпизод, сталкиваюсь с кем-то лбом. Для меня все завершилось тремя швами, для Перхуна – смертью. Я спросил медсестер, которые через неделю отключали Серегу от аппаратов: "Почему так вышло?" Объяснили. Когда привезли – было поздно спасать, половина мозга умерла.



– Хороший был парень?



– Да. Мы подружиться не успели. Я к тому времени всего месяц был в ЦСКА. В Махачкале гостиница маленькая, нас поселили в трехместном номере – Перхуна, Гогниева и меня.



– Предчувствий не было?



– Никаких. Игра как игра. Садырин на похоронах сокрушался: "Это третий футболист ЦСКА, который при мне гибнет – Еремин, Мамчур, Перхун…" Он жутко переживал. А с семьей Перхуна потом общался Сергей Семак. Собрали деньги всей командой, когда выиграли чемпионат – снова скинулись.





********