Мизери

• Эта статья в архиве

Мне бы очень хотелось перестать писать на тему болельщиков (того и гляди, превращусь в фандурдомного «мусорщика»), но, к сожалению, похоже, «эта музыка будет вечной».

Артем Ребров недавно выложил корявенькое, но искреннее обращение к болельщикам после нашествия комментаторов в инстаграме, которые, безусловно, выражались исключительно вежливо, вроде «Любезный мой Артем Геннадьевич, не соблаговолите ли вы согласиться с тем, что степень вашей бездарности и кривизны рук столь глубока, что даже киклопы в Тартаре живут по сравнению с нею словно на сияющем Олимпе, а сами вы содомит богомерзкий и гореть вам вечным пламенем?»



Нет, люди-то — они всегда люди и меняются мало. Достаточно вспомнить, например, выдержки из изданной в 1986 году автобиографии Никиты Павловича Симоняна, дай бог ему здоровья.



Шел 1960 год, первый год моей работы тренером. А первый блин, как известно…

Был двухэтапный розыгрыш чемпионата – по одиннадцать команд в каждой группе, по три команды из обеих групп должны были составить шестерку лучших, а мы в нее не вошли. И вот тут-то я попал под обстрел болельщиков: «Не знаешь дела – не берись!» «Не лезь тренировать „Спартак“!..» «До чего довел нашу команду!..» Останавливали на выходе у стадиона, на улице. Высказывались беспардонно и оскорбительно. А ты зачастую не мог осадить хама – в этом беззащитность людей, которые на виду, ты должен хранить достойное молчание, ибо зайдешься в бесполезной полемике. Выступающий – аноним, хоть и без маски, а ты известен, за тобой команда, тебе нельзя взорваться, сорваться.

К подобным наскокам невозможно привыкнуть. Сколько же появляется критиков вслед за проигрышем! Обычно, когда человек терзается сам, окружающие его оставляют в покое: он и без того тяжко переживает неудачу, старается разобраться в ее причинах. Но разве оставят тебя в покое болельщики из породы неистовых? Что им до твоих терзаний, если их команда проиграла!



В те далекие времена, когда не было не то, что инстаграмов, но и даже интернета вообще, болельщики имели куда более, гм, прямой доступ к команде. И говорили то же самое, что говорят сейчас.



Мы набивались обычно в купе к Николаю Петровичу Старостину. Он не уставал что-нибудь рассказывать, а мы с упоением слушали.

Вспомнил он драматически сложившийся для «Спартака» матч с московским «Торпедо» в 1955 году (наша команда тогда проиграла со счетом 3:4).

– Вам ведь незнакомы чувства болельщика, – сказал Старостин. – Вы сыграли, приняли душ, сели в автобус, разъехались по домам, а нам приходится все выслушивать. Зритель бывает огорчен настолько, что чувств своих сдержать не может. И говорит – как режет. Вот выхожу я после того матча со стадиона со своей супругой Антониной Андреевной. Подходит ко мне пожилой работяга с бутылкой: «Ну, что, Николай Петров?! Разбить о твою голову бутылку за проигрыш? Разбил бы, да жаль седин твоих. Бог с тобой!»

Тут уже в рассказ Старостина вклинивается скрипучий голос Николая Алексеевича Гуляева:

– Это что! На мою жену Машу после этого же матча один ханыга так налетел, что пришлось ей сумкой обороняться. Я вскипел от ярости, думал, прибью его, но потом остыл: сумка у Маши тяжелая была, так что он сполна получил.



Даже вот трудно сказать, хорошо или плохо, что нападки переместились в интернет. С одной стороны, за пост в интернете без проведения определенных оперативно-розыскных мероприятий в щщи не прилетит, так что высказываться можно безнаказанно. С другой стороны — в интернете можно легко нарваться на бан и потом возмущаться нарушением свободы слова или еще какой-то эфемерной и не очень верно понимаемой концепции.



Так или иначе, для «болельщиков из породы неистовых» идеальные отношения с теми, из-за кого их команда проиграла, выглядят, судя по всему, примерно вот так:





— Вы, наверное, думаете, что я вчера родилась, — сказала она. — Я работала и видела десятки — нет, сотни умирающих людей. Иногда человек мучается, иногда умирает во сне; просто был человек — и его не стало, совершенно верно, как вы и говорите.

Но о литературном герое НЕЛЬЗЯ сказать, что его просто не стало! Бог забирает нас, когда, по Его разумению, приходит время, а писатель — это Бог для героев романа, он сотворил их точно так же, как Бог сотворил всех нас. Бога мы не заставляем ничего объяснять, правильно, но про Мизери я тебе, грязный подлюга, одно скажу, я тебе скажу, что ее Бог валяется тут с переломанными ногами, и этот Бог сейчас в МОЕМ доме, он ест МОЮ еду… и…



Ну, как у Энни Уилкс с Полом Шелдоном в «Мизери». Полный доступ к телу кумиров и беспрекословное исполнение кумирами, а также прочими случайно оказавшихся в их команде людьми вроде Федуна, их «хотелок». Или как в недавней байке Эйдена Макгиди про «фанатов с пистолетами на базе». Кто бы не хотел оказаться на их месте — не обязательно с пистолетом, просто хотя бы получить возможность высказать всем этим бездарям все в лицо, а они чтобы сидели, покорно слушали и робко обещали исправиться?



И ладно бы «неистовыми» были только болельщики. Журналисты, похоже, тоже довольно тяжело переживают неожиданный отход «Спартака» от амплуа вечных неудачников, сотрясаемых скандалами. «Спартак» должен быть Мизери (у этого имени много значений, и все — неприглядные, от «страдания» и «мучения» до «убожества» и «ничтожества», а также… «нытика»), а не внезапно выросшим из гадкого утенка лебедем. Нельзя делать их команду какой-то другой — этого тебе не простят.



Она любит романы о Мизери. Она любит Мизери, а вовсе не какого-то маленького мексиканского сквернослова из Испанского Гарлема, промышляющего кражами автомобилей.



Ладно, Игорь Рабинер смог перестроиться и написать «Как возрождали Мизери Спартак». Он — уже селебрити, любую его книгу раскупят и будут обсуждать. Но вот лишать, по сути, весь остальной околоспартаковский журналистский цех любимого литературного персонажа и заставлять их писать фанфики…



Однажды он написал небольшую книжку, неофициально напечатал ее маленьким тиражом и к первому апреля разослал дюжине своих близких знакомых. Книжка называлась «Увлечение Мизери». В ней рассказывалось о том, как весело Мизери провела выходные в загородном доме, трахаясь с Ворчуном, ирландским сеттером Йена.



Правда, у нас «Увлечения Мизери» публикуются не для дюжины близких знакомых, а для широкой аудитории, а то и в изданиях федерального уровня. Потому что, как и болельщикам в инстаграме, это можно делать совершенно безнаказанно. В самом худшем случае — лишат аккредитации, но неофициальные-то каналы доступа никуда не денутся, да и собственно дальше писать никто не запретит.



И напоследок — вернемся к началу, то есть, к Артему Реброву. Мне в его словах на самом деле видится довольно горькое разочарование: «это что, получается, что мы чемпионат выиграли для того, чтобы все две недели порадовались, а потом опять назначили нас жопоногими и продолжили поливать, как будто ничего и не было?» Какая может быть «игра для болельщиков», если настоящая поддержка от болельщиков — это в лучшем случае 90 минут на стадионе с песнями и баннерами, а за пределами стадиона победы воспринимаются как должное, а вот непобеды — «что им до твоих терзаний, когда их команда проиграла?»



Она слишком, гордится собой; у нее не просто большое самомнение. Ее самомнение воистину огромно. Она считала, что сжечь рукопись — это правильно, и ей действительно не пришло в голову, что ее представление о том, что правильно, может опрокинуть такая мелочь, как обыкновенный ксерокс. Так-то, мой друг.

Предыдущие его умозаключения, возможно, были не более чем карточными домиками, но суждения об Энни Уилкс казались прочными, как скала Гибралтара. Благодаря работе над романами о Мизери он узнал о неврозах и психозах больше, чем обычный неспециалист, и он знал, что, хотя у психопата периоды глубокой депрессии могут чередоваться с периодами едва ли не агрессивного веселья и возбуждения, его болезненно раздутое самомнение никогда не исчезает: такая личность всегда уверена, что находится в центре всеобщего внимания, играет главную роль в великой драме, развязки которой затаив дыхание ждут миллионы зрителей.

Такой склад натуры просто не позволяет человеку думать о предметах, ситуациях, людях, находящихся вне его власти (реальной или воображаемой; невротик в состоянии осознать разницу, для психопата реальная и воображаемая власть неразличимы).

Энни Уилкс хотела, чтобы «Быстрые автомобили» были уничтожены, следовательно, для нее существовал всего один экземпляр.

Может, я бы сжечь этот чертов роман, если бы сказал, что есть копии. И она бы поняла, что сожжение одной рукописи ничего не даст. Она…

Только что он дышал ровно и уже засыпал, и вдруг у него перехватило дыхание и расширились зрачки.

Да, она бы поняла, что уничтожать рукопись бесполезно. Ей пришлось бы признать, что существует нечто вне ее досягаемости. Ее самомнению был бы нанесен удар, оно возмутилось бы…

Такой вот у меня характер!

Если поставить ее перед неоспоримым фактом, что она не может уничтожить «грязную книгу», не захочет ли она уничтожить создателя «грязной книги»? Кстати, ксерокопии Пола Шелдона не существует.



Ксерокопии «Спартака» тоже не существует. И если даже два выигранных трофея — не повод хотя бы на время прекратить оскорбления и нагнетания, то что вообще может быть этим поводом?..