«Дети говорят: мы у тебя на втором плане». Интервью с нашим главным футбольным историком – о том, что любовь к игре дороже всего на свете

• Эта статья в архиве

Архивы КГБ, «Зенит», Дюперрон.

Это интервью – про немыслимое самопожертвование и желание рассказать про футбол как про жизнь. Работа спортивных историков обычно остается в тени, мы почти ничего не знаем про труд людей, которые очень лично и ревностно относятся к событиям, героям и датам.

Юрий Лукосяк – единственный россиянин в Международной федерации футбольной истории и статистики (IFFHS). Он консультирует клубы РПЛ, работает с РФС и пишет исторические книги про наш и мировой спорт – сейчас готовится выпустить историю ленинградского «Динамо» и детальный путеводитель по жизни основоположника российского футбола Георгия Дюперрона.

***

– Как вас правильно представлять? Футбольный историк?

– Я предпочитаю называть себя исследователем. Потому что можно раскрутить тему на основе определенного количества документов, но потом выплывет одна запись, которая все напрочь перечеркнет. Поэтому статус исследователя дает право оправдаться и сказать: я ищу, это лишь моя сегодняшняя версия.

– Хорошо. В чем заключается работа?

– В первую очередь изучаю документы и книги. Во вторую – общаюсь с людьми. И это очень важный момент. Потому что есть вещи, до которых сам не дойдешь, но тебе подскажут. Я бы свое кредо обозначил так: не выпадать из социума и все время быть на виду – в хорошем смысле слова.

Вот пример. Стоило мне анонсировать, что в начале XX века бельгиец Рене де Мэй играл за «Неву» и сборную Петербурга, как тут же бельгийцы, узнавшие об этом, связались со мной и прислали материалы. А многие я не мог найти.

Я бы сказал, что три важнейшие составляющие моей деятельности – это общение, самообразование и любовь.

***

– Правильно я понимаю, что индустрии спортивной истории у нас не существует?

– Это так. Причем люди нашего ремесла очень редко что-то делают вместе, не любят объединяться.

Мы пытались создать объединение коллекционеров и историков с бывшим генсекретарем РФС Родионовым, но не вышло. Никто не хотел делиться материалами.

– Понятно, очень одинокое занятие.

– Я бы сказал – интимное. Вообще, все очень сложно, ведь в то же время есть потребность в дискуссии. Но и подпускать к своим находкам тоже особо никого не хочется.

Хотя, пусть и осторожно, но надо. У меня много друзей в разных странах мира, отлично понимаю, что только сообща можно двигаться вперед.

– Как строится ваш день?

– Просыпаюсь часов в 9, хотя могу уснуть и в три ночи. Сажусь за компьютер, с вечера составлен вопросник, чем нужно заняться в первую очередь: что-то найти, кому-то написать или позвонить. Провожу за компьютером по 6 часов в день. В другое время работаю со своим архивом, сейчас как раз нужно уточнить для книги про ленинградское «Динамо» информацию по составу в 20-30-е годы. Вношу редакторские правки и делаю подписи ко всем 200 фотографиям.

Порой кажется, что все это делаю уже на автомате. Иногда даже не выхожу на прогулку, хотя стараюсь делать это каждый день. Главное, что нет ощущения обязаловки. Наверное, я вправе этим гордиться.

– Какие у вас отношения с семьей?

– Я сейчас испытываю это давление. Дети говорят: «Папа, ты не говори нам о любви. Мы знаем, что ты любишь только свой футбол, а мы на втором плане».

И ведь они правы. Это некая жертва, появляющаяся в процессе работы.

У меня на даче на втором этаже 10 деревянных стеллажей с футбольной литературой – и это только маленькая часть. Еще есть домик, где сложены все газеты. А в другом домике – журналы. Программки отдельно спрятаны в коробки.

Не каждая женщина это выдержит.

Лукосяк считает, что у «Зенита» неправильная дата основания

– Вы много сотрудничаете с «Зенитом». С какими вопросами он обычно к вам обращается?

– Я ему активно помогаю года с 1991-го, когда Слава Гусев стал первым президентом клуба. «Зенит» тогда был в плачевном состоянии, офис – в скромной квартирке на Конногвардейском бульваре. Все было очень хлипко. Я писал положение о ветеранах, составлял первые документы. Сейчас помогаю делать исторические выставки, скоро у меня лекция в академии о блокадном футболе.

Я могу не любить некоторых руководителей, знать им цену, но никогда не отказываю в сотрудничестве. Все-таки это мой клуб.

– Московские обращаются?

– Постоянно. И РФС тоже Перед чемпионатом мира они делали сайт, где представляли историю нашего футбола. Я писал туда серию текстов, подбирал фотографии и документы.

– Официальный год создания «Зенита» – 1925-й. Объясните, почему вы недовольны этой датой.

– Это очень некрасивая история. Шел 1999-й, «Зенит» впервые пробился в Кубок УЕФА, нужно было что-то делать с историей клуба. С 1925 годом меня убедил согласиться Петр Алексеевич Тресков, мой хороший друг, бывший глава Совета ветеранов спорта. Я долго ругался, что это неправильно, но против меня были три человека. Тресков в итоге сказал: «Юра, время поджимает, ну уж подпиши ты этот документ». Я ответил: ну раз хотите эту дату, получайте! Расписался – и ушел.

Одним из тех, кто выступал за 1925-й, был известный коллекционер Владимир Фалин. Я уважаю его как коллекционера, но в жизни мы совсем разные. У него есть нехорошая привычка навязывать даты, ориентируясь не на архивные документы, а на строчки в каких-нибудь справочниках. Фалин сказал, что в майском журнале ленинградского спортивного движения «Спартак» (не имеет отношения к московскому клубу) есть статья, что в одном из цехов Металлического завода планируется создать четыре команды. Есть деньги на одежду, обувь… Но никто не посмотрел августовскую заметку, где сказано, что планируемое не осуществилось.

Ну а Мутко – он тогда был президентом, – ничего не разбирая, помчался писать дату.

– Какая дата правильная?

– Сейчас объясню. Я посмотрел результаты анкетирования предприятий движения «Спартак», где были данные обо всех участниках организации – есть ли инструкторы, сколько физкультурников. И увидел, что на Металлическом заводе в 1929-м ничего не было. Да, они играли по Союзу металлистов то ли в четвертой, то ли в пятой лиге, но тогда существовало правило: за команду предприятия может играть кто угодно, не только сотрудники.

А революция в ленинградском футболе произошла в 1931 году – эта дата и должна быть указана. Был человек – Сергей Вениаминович Якобсон. Он ввел идею, что за команду предприятия могут играть только те, кто работают на нем. Стал поднимать документы по Металлическому заводу, посмотрел, на что тратила деньги комиссия по культуре – тогда она занималась и спортом. Оказалось, в 1925-м она покупала шахматы, шашки, лодки. Футболом вообще не пахло.

И только к 1931 году начали появляться первые упоминания о футболе, когда вышло постановление Якобсона. Родилась команда, которая в 1933 году заняла первое место в чемпионате города. Вот там уже были фигуры, появились очертания клуба.

– Шесть лет – серьезная разница.

– Именно. Так даже в справочниках раньше писали про 1931 год. У меня есть несколько штук начиная с 1920-х, так что все легко проверить.

Надеюсь, мы с «Зенитом» еще вернемся к этой теме.

– Правда, что неизвестно, откуда пошло название «Зенит»?

– Это совершенно точно. Если у «Динамо» было акционерное общество, название фигурировало и раньше, то «Зенит» – нет. Вообще никаких зацепок.

– Вы были первым историком, получившим доступ к архивам КГБ и ФСБ, где упоминались репрессированные спортсмены.

– В 1997-м мы проводили фестиваль к 100-летию футбола в России. Я был секретарем оргкомитета, все дела шли через меня. Поскольку мероприятиям давался статус городских праздников, написал обращение, и мне разрешили посещать архивы. Ходил туда дважды в неделю в течение трех лет – потом все закрыли и перестали пускать.

Я перерыл все. Единственное, чего там не было, – каталога. Очень многие вещи приходилось делать наобум: писал списки, и если женщина-прапорщик находила хотя бы человек 20 из 200, было хорошо.

Около 120-130 репрессированных спортсменов удалось выудить.

– Вы единственный российский историк, который входит в IFFHS – Международную федерацию истории и статистики. Как так получилось?

– Когда в СССР была оттепель и контакты с иностранцами не преследовались, я переписывался с футбольными коллекционерами из Югославии, Польши, Чехословакии. На определенном этапе, в 1984 году, доктор Альфредо Пеге создал в Лейпциге эту организацию, развернулась колоссальная деятельность.

Я попал туда по протекции, но иначе было нельзя. Меня порекомендовал норвежский коллега Коре, с которым мы дружим 45 лет. C женой часто ездим к нему в гости. У него трехэтажный дом в Ставангере (юго-запад Норвегии, население – больше 130 тысяч человек), два этажа – это футбол. У него вторая книжная коллекция в мире. Первая – у Британского музея. Коре, кстати, летает на каждый матч «Арсенала» в Лондон, присылает мне программки.

В качестве теста Пеге поставил мне задачу: подготовить очерк по истории русского футбола до 1900 года – тогда-то я и понял, насколько велик Дюперрон. Все сделал, и Пеге прислал рецензию из одного предложения, до сих пор помню: «Лучше невозможно». Я сразу понял, что его не интересуют голы, очки и секунды. Ему нужна социология, отношение общества, вещи на стыке культуры и спорта. Тогда я и получил известность в мировой среде футбольных историков.

– Как сейчас с организацией?

– Несколько лет назад Пеге умер. При нем выпускали шикарные книги, сборники, 11 журналов… Столько интересного было! А потом наступило безденежье, пролетели со спонсором. Пеге обанкротился и продал часть бизнеса шейхам. А им ничего не надо, просят только рейтинги составлять.

Беда в том, что из той когорты историков многих уже нет в живых, нас осталось всего трое: норвежец Коре Торгримсен (1942 года рождения) и болгарин Димчо Димитров Иванов (1936-го).

***

– Какая у вас цель? Почему вам важно заниматься историей футбола?

– Я отлично понимаю, что есть темы, которые никогда и никто не будет развивать. И это главный допинг. Футбол ведь пересекается со многими другими сферами – там есть история, культура, а еще много прекрасных, умных, интересных людей. И я даю обществу память об этих людях. Это не пафос, мне на самом деле так кажется.

Если я сейчас об этом не скажу, не использую накопленные знания, сведения, которые подчерпнул из разговоров с героями, их потомками, то кто еще этим займется? Ведь я все время был в гуще событий. Все «Газпромы» и «Лукойлы» могут легко исчезнуть, а люди, которые основали наш спорт, обязаны остаться в истории.

И я учусь. Например, недавно выяснил, что последней натурщицей Ильи Ефимовича Репина была жена Георгия Хлопушина – футболиста петроградского «Унитаса». Для меня это было откровением, начал изучать жизнь Репина.

Лукосяк называет Дюперрона родным человеком. Он ему снится

– Возвращаемся к Дюперрону. Почему вы так его любите?

– К лету выйдет моя книга о нем, я специально построил изложение так, чтобы в конце читатель сказал: да, это действительно основоположник нашего футбола. Он ведь занимался организацией, методикой, правилами, системой трансферов – все делал один. Вдумайся только! Я все время задавался вопросом, как можно одному человеку 24 часа в сутки бесконечно работать.

Как-то пришел в одну федерацию футбола, там 10 жлобов за разными столами. Говорю им: «Ребят, а до революции Дюперрон один выполнял всю вашу работу».

«Зенит», кстати, обещал помочь с изданием книги. В 2018-м в день финала турнира Гранаткина Фурсенко мне сказал: «Юра, не волнуйся, деньги мы тебе на книгу дадим». Прошло полтора года – ничего не слышно. Динамили, мурыжили... Я говорю: ребят, это ведь не вам и не мне нужно. Это городу нужно.

Предлагал «Зениту»: если хотите, чтобы у стадиона было мировое название, назовите его «Дюперрон Арена».

– Красиво. Мне нравится.

– Да звучит супер. Был бы мировой бренд. Я горжусь тем, что мне удалось внедрить фамилию Дюперрона в сознание Петербурга. Помню, в 1997-м открывали ему памятник, подходит вице-губернатор и спрашивает: «Юр, как правильно фамилию произнести? Что о нем говорить вообще?»

А в прошлом году читал лекции в гимназиях, проводил викторину среди первых классов. Спрашиваю: кто основоположник российского футбола? Отвечают: Дюперрон. Это и есть мерило.

Для меня еще очень важен город. Мои предки появились в Петербурге в 1831-м, это 189 лет. Эта мера ответственности, которую я несу по жизни. Они пережили блокаду, воевали, не прятались, работали. Понимаю, что что-то должен после себя оставить.

Спорт свел меня с фантастическими людьми. Я очень благодарен ему. Да, мог бы дать больше своим детям, жена говорит, что отдала мне лучшие молодые годы... Я соглашаюсь и отвечаю: ну, давай разойдемся. Она молчит.

– До встречи со мной у вас было интервью на канале «Петербург», завтра читаете лекцию в академии, к вам обращаются BBC и France Football. Вы же рок-звезда для своей жены.

– Когда был юбилей коллегии судей, вышел президент петербургской федерации футбола Турчак и сказал обо мне потрясающие слова. Я сам не ожидал. Смотрел на жену и понял, что она в этот день испытала шок. Радовался, что кто-то ей подсказал, что не надо уж сильно жестко относиться к моему делу.

– Вы видите в Дюперроне себя?

– Наверное, да. Хотя бы потому, что я честен перед футболом.


Согласованно с модератором.