«Отец повторял: при Сталине было много хорошего, минус — только депортация». Он спасает «Анжи»

• Эта статья в архиве

Откровенное интервью Магомеда Адиева — о предательстве в «Спартаке», мучениях в ЦСКА, войне в Чечне, стрельбе на свадьбах, поездках в милицию и нищете в Махачкале

В «Анжи» нет зарплаты, нет будущего, нет шансов на выживание — или хотя бы на то, чтобы нормально доиграть сезон. Зато есть главный тренер Магомед Адиев, который никогда не раньше не работал в Премьер-лиге, но как-то поддерживает жизнь в умирающей команде — и даже иногда побеждает. Корреспондент встретился с Адиевым в Подольске и узнал:

что бывает, если ночью стоишь у обрыва с автоматом в руках во время обстрела из «Градов»;
как в Чечне крадут невест и стреляют на свадьбах;
чем хороша политика Рамазана Кадырова и чем нынешний Грозный уступает Грозному 80-х;
кто был не рад чеченцам в «Спартаке» и как из-за национальности попасть в милицию;
как обманывали в ЦСКА до Евгения Гинера и в «Ахмате» до Магомеда Даудова;
зачем Григорян заставляет танцевать лезгинку.

«Когда грозил бойкот, говорил игрокам «Анжи»: вы предаете футбол»

— С каждым днем положение «Анжи» ухудшается. Никаких решений нет. С каждым месяцем прибавляется очередная зарплата, которую не платят.

— За победы над «Уралом» и «Динамо» платили премиальные. А за «Енисей»?
— Что вы, нет. Больше скажу: не смогли купить обратные билеты до Москвы. Добирались за свой счет, кто как.

Напряжение крайне высокое, нарастает. Постоянно надо что-то оперативно решать. Те же перелеты. Звонит начальник: «Пока билеты не взяли. Посмотрим, ждем. Может, завтра». Это отвлекает от игры. «Вдруг не возьмут? Да ну нет, должны. А если нет?». С гостиницами — то же самое.

Предположим, билеты берут. Но спрашивают: «Кого можем убрать?» — «Да и так уже не можем, кого еще?» — «Нужно определенное количество мест».

— Кого приходится не брать на борт?
— Одного из помощников. Или массажистов. Для Премьер-лиги это смешно.

— При этом у «Анжи» больше побед, чем у «Динамо» или «Уфы».
— Их могло быть даже больше. Когда игроки собирались бойкотировать игру с ЦСКА, я каждый день объяснял, что это ничего хорошо не несет: «Ну подумаешь, дадут одну зарплату. Но шлейф пойдет: все, развалили [команду]».

Сейчас мы боремся не просто за свое имя, а за будущее. Даже мое будущее — в руках команды. Вот и попросил всех доиграть до конца, как бы это тяжело ни было, а потом — получить достойное предложение. «Вот тогда, — сказал, — захотите — уйдете». Плюс привел кое-какие случаи из своей карьеры.

— Например.
— В 23 года попал в «Спартак». Думал: все хорошо в жизни. И стал посредственно относиться к делу. Не поставили в состав дубля, не понравилось это. Хотя я понимал: меня, молодого никто никуда и не собирался ставить. Если образно, я предавал футбол. Потом я еще долго не мог вернуться на свой уровень — даже когда в «Анжи» перешел.

Вот и сейчас, когда грозил бойкот, я сказал: «Вы предаете футбол. Попомните мои слова. Будете устраиваться в другие клубы — но чего-то вам всегда будет недоставать».

— На тренировках закрываете на что-то глаза?
— Приходится. Всегда говорю ребятам: претензий к работе нет. Представьте: человек в очередной раз не принес домой денег. Жена над ним, есть еще родители, обязательства. Вот на следующий день он приходит на тренировку. Взвинченный, конечно. Всякое может сказать, стычки происходят. Мне надо быть гибким. Говорю: «Хотя мы год просидим без денег, а дисциплину должны соблюдать. И так вам расширили границы».

— До каких пределов?
— Опоздания допускаются. Не прийти может человек. Отбой [поздний]. Бывает недовольство: почему мы так долго бегаем? Убеждаю: надо, скоро игра, не добежим сейчас — возникнут проблемы на поле. Как и в любой семье, трения бывают, но так у нас обстановка доброжелательная.

— Горан Алексич рассказывал мне, что африканки из «Звезды-2005», в отличие от русских, «не привыкли играть бесплатно и жаловались». Как реагируют легионеры «Анжи»?
— Понсе, Чансельор, Рабиу, Ондуа воспринимают ситуацию легче остальных. Оказались большими профи. Когда играли на Кубок со «Спартаком», Танцюра сказал, что приезжали люди из АПЛ смотреть на Понсе. После разговора с англичанам Андрес сказал своему агенту: «Зимой не хотел бы уезжать. Останусь до лета». Агент недоумевает: «Тебе же денег не платят». — «Тренер в меня поверил, я играю. Если он не уйдет — я тоже не уйду».
— Вратарь Юрий Дюпин не получает зарплату уже восемь месяцев, из-за чего заморозил строительство дома. У вас есть накопления или приходится влезать в долги, брать кредиты?
— Кредиты — не мое. Один раз взял — на машину, когда играл в «Тереке» — и хватило. Вроде с деньгами тогда было нормально — но это тяжело, знать, что постоянно надо выплачивать. Другим, может, машины в «Тереке» дарили, но мне нет!

Мое главное лишение — нет общения с семьей. Только недавно женился, а ни дочери, ни родителей, никого из родных не вижу. Дочка — от первого брака, сейчас ей 15 лет, заканчивает школу. Такое время — переходный возраст — когда важен контакт, она постоянно ждет советов от отца. Бывает, сидишь один — и накатывает: «Блин, да сколько это будет продолжаться?»

Поселился на базе в Подольске, я тут 24 часа в сутки. Понимал: чтобы ребята не провисли, я должен полностью посвятить себя «Анжи». Если как тренер дам слабину — все рухнет. Мне как-то домашние сказали: «Мы же твоя семья, подумай о нас». Я сказал, что у меня сейчас новая семья. Моя команда.
«Встал у обрыва с автоматом, вижу стрельбу и думаю: «Не в нашу ли сторону?»

— Давайте теперь про родную семью.
— Я чеченец, но папа у меня родился в Алма-Ате, мама — в Киргизии. Отец мне всегда повторял: при Сталине было много хорошего, минус — только депортация.

В Грозном папа стал первым чеченцем на посту главного тренера «Терека». Дедушка приучал к намазам (до сих пор молюсь каждый день), водил в мечеть, на охоту, на рыбалку. Обучал водить машину, охотиться, варить уху. В Курбан-байрам показывал, как режут баранов. Кровь на меня в том возрасте тяжело влияла.

— Грозный в 80-е и сейчас — два разных города?
— Для меня все детство — тот Грозный. Зелень, добро, счастье. Душевность какая-то. Раньше даже люди в Чечне были совершенно другие, очень разных национальностей. У меня в классе было всего три-четыре чеченца.

Любому грозненцу, в котором играет ностальгия, прежняя Чечня чуть милее нынешней. Но я счастлив тому, что вижу в Чечне. Она чистая, аккуратная, спокойная. Я видел войну и не ожидал, что спустя 20 лет в республике будет так, как сейчас.

Помню, в 11 классе меня забрали в «Ингушетию» во вторую лигу. Но и там, в Назрани, чувствовалось приближение войны: люди с автоматами ходили. Хотя бы зарплату платили, премиальные. В школе я пользовался авторитетом, а посещение мне сделали свободным.

— Кого из ваших близких унесла война?
— Потерял двоюродных братьев. Один, мой ровесник, пропал без вести, а другой, младший… Страшное было время, люди просто исчезали. Человек спал дома, военные люди в пять утра ворвались, подняли с кровати — и все.
Наш дом стоял прямо у президентского дворца. На него шли атаки — естественно, уничтожили и дом. Отец в это время нас вывез в село. Но и там, в Черноречье (сейчас — микрорайон Грозного ), я в паре моментов был в шаге от смерти.

— Расскажите хотя бы об одном.
— Мы тогда были как раз с двоюродными братьями. Там такой обрыв, внизу река, и весь город — как на ладони. Обычно мы днем смотрели на обстрелы, а тут решили вечером. И подойти поближе к краю.

Тут появляется охрана села, человек восемь вооруженных. Один протягивает автомат: «Возьми, мне надо надеть маск-халат, вниз спуститься». Я взял. Следим дальше — и вдруг выстрелы стихли. Понятно, почему: нас заметили на краю, так еще и с оружием. Затем возобновились — километров с 10-15, с Андреевской долины, из «Града». Огни пошли вверх, и я считал: раз, два… Всего восемь. У меня перехватило: «Не в нашу ли сторону стрельнули?»

— В вашу?
— Первая ракета метров на 15-20 вниз ухнула в обрыв. Естественно, мы врассыпную, по каким-то подвалам, за гаражи. Вторая попала в то место, где мы стояли. Потом я как-то пять-шесть дней безвылазно просидел в подвале во время обстрелов — но после того случая отходил долго.

Отец понимал безвыходность ситуации и в конце концов увез меня 18-летнего в Дагестан. Там — попросил просмотреть меня, а по возможности найти для меня жилье Александра Маркарова (Маркаров 12 лет отыграл за махачкалинское «Динамо», а потом тренировал в «Анжи» Адиева и своего сына Михаила). Тот устроил меня в профилакторий «Анжи». Жизнь там была только днем (столовая, спортзал), а ночью за неуплату отключали свет. Даже сторожа не было. Окно малюсенькое, в туалет надо было пробираться с третьего этажа на первый по темноте.

«У Кадырова есть враги, но он уже при жизни историческая личность»

— Вы участвовали в традиционных чеченских обрядах? Скажем, в краже невест.
— Я футбольный человек, самое интересное пропускаю! Расскажу про друга — к сожалению, он уже разбился в аварии. Он был у меня в Москве, и как-то часов в восемь-девять утра бьет мне по кровати: «Мага, вставай!» Я ему: «Иса, да еще же рано». «Как рано? Меня уже женили, а ты тут спишь!» Девушку, на которой планировал жениться Иса, хотели украсть другие. Когда своровали, [знакомые друга] прыгнули в машины, встали на посты, чтобы девушку забрать. А уж если забрал — жениться обязан. Привезли к нему домой, обращаются к родителям: «Вот невеста, ваш сын собирался брать ее в жены». В итоге полетели из Москвы сразу на свадьбу.

— Как к похищениям относятся девушки?
— Не всегда им нравилось. Берут тебя и воруют — как такое может понравиться? Но на самом деле в Чечне исторически не было такой традиции. Лишь на определенном этапе времени было это распространено.

— На свадьбах при вас стреляли?
— На кавказских, чеченских свадьбах раньше это было в порядке вещей. Сейчас такого меньше: есть закон. Рамзан жестко дал указание: никаких стрельбищ. Кражу невест, кстати, тоже запретили.

— Как реагируете на протесты ингушей против новой границы с Чечней и разгорающийся с новой силой конфликт?
— Мы братские народы. Ни в коем случаем нам нельзя допускать этих выяснений. Испокон веков мы вместе жили.

— Вы общались с Кадыровым в «Ахмате». Вам нравится он как политик?
— Скажу как кавказец: это довольно щедрый человек, справедливый. Навел порядок в республике. У всех есть свои враги, но Кадыров — уже при жизни историческая личность. Уже успел сделать многое. Во-первых, я видел, в каких руинах был Грозный. Никогда не думал, что когда-то вернусь в родной город. Во-вторых, он изменил отношение к чеченцам. Я помню, каким ужасным оно было раньше.
— Сейчас в Грозном безопасно?
— Туда стало приезжать много туристов. Раньше такого не было. Захожу в торговый центр — и вижу там приезжих. У Рамзана Ахматовича такой закон: с любого приезжего надо пылинки сдувать. Даже если он как-то неправильно себя повел. Что чеченцу не сойдет с рук, приезжему — запросто.

«Гендиректор ЦСКА кричал: «Тысячу долларов тому, кто сломает Адиева»

— Романцев в 1999-м дважды звал вас, но в первый раз вас переманил ЦСКА.

— Со всех сторон окружили. Шансов уйти куда-то еще не было. «Анжи» за меня заплатили сто тысяч долларов.

Я второй или третий раз за жизнь оказался в Москве, а тут еще и новая команда. Шок был от всего. Даже от красно-синих шторок в машине, на которой меня везли из аэропорта в офис.

— Вы говорили, что не закрепились в ЦСКА в том числе из-за руководства. Что оно делало не так?
— Как только меня заполучили, слова стали расходиться с делом. Не то что не снимали мне квартиру — самому мне не давали себе снять. Я хотел привезти родителей, одному было тяжело. «Есть база, поле, тренажерный зал. Работай». В итоге жил в лесу, в Архангельском, со сторожем.

— Гендиректор Авалу Шамханов объяснял такое отношение?
— «Ты молодой, сначала должен доказать». Я рассчитывал на иное. Шамханов был вхож в наш дом, знал родителей, играл у отца в «Тереке». На этой почве и убеждал родителей: давайте его заберу. А потом давил: пусть больше тренируется, в люди его выведу. Хотя я хорошо выглядел на сборах.

В итоге клуб относился ко мне как к отбросу и оставил на безденежье. Выручали друзья. Мы плотно общались пятеркой: Цаплин, Первушин, Аксенов, Савельев и я. Они звали к себе домой, занимали денег. Им-то платили. И, в отличие от остальных, насчет меня тренер Олег Долматов особенно не заморачивался, держал на дистанции.

— Вы провели четыре игры в бронзовом сезоне-1999, хотя медали так и не получили. Расставались с ЦСКА легко?
— Прямо в лицо сказал Авалу: «Ни тебя не могу видеть, ни этот ЦСКА. Отпусти». — «Иди». — «Так я людям денег должен, а ты мне не платил уже месяца четыре». — «Сейчас в клубе денег нет». — «Хотя бы за два месяца, чтобы рассчитаться». — «Выйди на 20 минут в коридор». Когда вернулся в кабинет, получил за два месяца, а расписался, что получил за четыре. Больше я денег от него не видел.

Потом я приезжал играть с ЦСКА на Песчаную за «Анжи». Победили их на Кубок 3:1, я забил дважды. После первого гола подбежал к скамейке ЦСКА и показал пальцем на Шамханова. После матча Карнаухов признался: «Мага, мы знали, что он тебя не любит. Но не думали, что ненавидит». Оказывается, в перерыве Шамханов забежал в раздевалку и прокричал: «Даю тысячу долларов тому, кто сломает Адиева». Игра шла и правда жесткая, стык в стык, я даже получил ушиб и заменился. Но не думаю, что за мной прямо гонялись. Все же знали друг друга: Минько, Семак, Гришин тепло ко мне относились.
— Кто был самой сильной личностью той команды?
— Сильнее всего была сама армейская семья. Вратарь Гончаров мог обратиться к партнерам: «У меня с гаражом проблемы. Переезжаем, а кран поднять не может». Так вся команда ехала на помощь: цепляли как-то. После игр не то что в ресторанах собирались — в номере. И меня вытаскивали: «Чего там у себя сидишь? Давай к нам». Я подобное потом видел только в Нижнем Новгороде.

Общался я в ЦСКА больше с ровесниками. Гришин смеялся: «Какой ты Магомед! Мишаней будем звать!» Но при этом на базе меня поселил к себе Сергей Филиппенков: «Я один живу, валяй». Видел мою ситуацию с Шамхановым, поддерживал, наставлял.

«Люди в погонах приходили насчет меня к руководству «Спартака». В народной команде — чеченец»

— Как в «Спартаке» вы дошли до предательства?
— Когда я был в сборной, ко мне подошел Есауленко, пригласил. Романцев меня все еще ждал: «Мы же тогда хотели Адиева, почему он ушел к ЦСКА?». Когда такой тренер проявляет к тебе интерес, надеешься на игровое время. На сборах у меня неплохо получалось, на Кубке содружества однажды сыграл, в чемпионате попал в заявку на матч с «Ураланом». Но тут все наслоилось. В том числе негатив на фоне Чечни. Там война, а в народной команде — чеченец.

— Кто вас в этом упрекал?
— Люди в погонах приходили насчет меня к руководству «Спартака». А несколько раз я выходил из дома, и меня забирали в отделение.

— За что?
— За то, что я чеченец. Просят документы — там родной город Грозный, прописка чеченская. Объясняю: «Я же футболист «Спартака». Нет, бросают в клетку, отбирают паспорт — до выяснения обстоятельств. Хорошо, что давали позвонить. Набирал начальнику команды Хаджи. Он дважды меня вытаскивал. Но по три-четыре часа сидеть приходилось по-любому.

— По улицам могли спокойно пройти?
— Даже на улицу боялся показаться — вдруг закроют. Ко мне приезжал брат (Муслим Адиев числился в «Анжи» и «Соколе» в одно время с братом и играл за дубль ), но месяц боялся выйти из квартиры. Один раз вышли с ним, прошли 50 метров — остановила милиция, а дальше вы знаете.

— Когда вас все же не задерживали у подъезда, проблемы не заканчивались?
— В какие-то дорогие заведения — легко. Или вот приехали родители, мама отправила меня в магазин. Выхожу — так меня прямо с куском мяса и приняли.

Я понимал, что в Москве ко мне отношение, как к человеку второго сорта. Когда уезжал из Москвы, мне отец сказал одну фразу: «Сейчас чеченцы — изгои. Все как террористы. На такой молодежи, как ты, сейчас вся ответственность. Докажи людям, что мы не все тут бандиты».

— Получилось?
— Люди вокруг понимали: оказывается, с чеченцем можно дружить. И потом говорили: «Никогда не думал, что чеченцы могут так относиться к людям [как ты]».

Запомнил забавный случай. В день десантника отправились гулять в Сокольники с Сергеем Коврыжкиным, украинцем из «Спартака». Пошли к аттракционам: знаете, такие, где вратарь крутится. Всегда, как видели, говорили: «Давай Бартезу забьем». Я играю, но тут Серега идет, чуть не плача: «Мага, меня ударили». — «Кто? Ну-ка пойдем разберемся». Приходим в кафе — а там реально десантники, в жестком опьянении. Не знаю, как он не понял, что я кавказец — зато я понял по шраму на пол-лица, что он воевал в Чечне. Отпустил: «Молодец, что за друга заступился. Мне это понравилось. Но ты смотри: где кавказцев поймаешь — сразу прибивай». — «Как скажешь».

Но в целом нефутбольный фон мешал. Я и к тренировкам не готовился. Сейчас в «Анжи» говорю ребятам, как это необходимо. Особенно если не играешь: для тебя тренировка и есть игра. А в «Спартаке» у меня не было в голове мысли, что завтра я должен что-то доказать. Приходил и занимался, как получится. Особенно себя не утруждал. А накануне мог и погулять.

— Как на это реагировал Романцев?
— Через некоторое время они с Вячеславом Грозным отправили меня в дубль. В «Спартаке» это норма, если неделю-другую не показываешь — комбайн такой. Вот Калиниченко показывал — и шел дальше. А я в дубле еще более расслабленно подходил к работе. Не находил мотивации, решил для себя, что уйду из «Спартака», и ждал трансфера.
— С кем кроме Калиниченко общались?
— Олег Кузьмин тогда только начинал. А с Васей Барановым в одном подъезде жили. Постоянно звал меня на свой шестой этаж. Если с Титовым, Тихоновым, Парфеновым была дистанция, то у Баранова — вообще никакой: «Ну что, молодежь, в карты будем играть?»
Робсон, кстати, тоже был к молодежи близок. Вася его постоянно травил. Цымбаларь, с которым я потом играл и за «Анжи», как-то ему сказал: «Роба, я бы на твоем месте столько пил!» Тот не понимает: «Почему?» «Да ты же черный: по тебе не поймешь, опухший или нет!»
«Во время землетрясения в Казахстане думал: прыгать с пятого этажа или нет?»

— В «Анжи» вы изменились?
— Все наоборот по сравнению со «Спартаком». Гаджиев мог дать три-четыре выходных — но это Гаджиев, у Адиева выходных не было. Выходил на берег, тренировался на песке. В Новогорске шел в тренажерный зал. Подначивал себя и хотел вернуться.

У меня и с Гаджиевым возникали конфликты. Двусторонка, он мне выдал манишку: «Будешь за второй состав левого защитника играть». Я ответил: «Может, я чего-то не понимаю?» — «Чего?» — «Я не левый защитник». — «Ах, не левый. Ну пошел вон тогда». Или с теорий выгонял. «Ты здесь не так сыграл». — «Да я вроде хотел по-другому». — «В другом месте будешь рассказывать». И выставлял за дверь.

Но я не обижался. На тренировке просто уходил на другое поле и бегал. А после разбора — выходил злой на себя. Это в «Спартаке» на все забивал, а тут стал несгибаем.

Я рассказывал игроку «Анжи» Глебову, как меня Гаджиев взял на выезд, хотя долгое время не брал. Как это ни символично, поехали, а не полетели в Нижний. В день игры Гаджиев вызвал к себе: «Ты стал лучше. Большая вероятность, что выйдешь, по крайней мере на замену». Я молчал. Он долго рассказывал что-то о готовности футболиста — а я и не слышал. Такое ощущение счастья! В конце уточнил: «Ты все понял?». Киваю: «Понял». Вышел и сказал в закрытую дверь: «Ну, теперь увидите».

— Как сыграли?
— Победили 4:1. Я отдал голевую передачу, забил — красиво перекинул Шанталосова — от эмоций снял майку, получил желтую. А за пару минут до конца — еще и вторую (по-моему, это мое первое и последнее удаление в жизни). Думал, в раздевалке Гаджиев опять ругаться будет. Но нет, похвалил за характер.

Потом я заиграл, забил ЦСКА, дошел до финала Кубка России (забили «Локомотиву» на 90-й минуту, пропустили в добавленное время и проиграли по пенальти), забил «Ченорморцу» в матче за выход в Кубок УЕФА. Там попали на «Рейнджерс». Заехали на базу, через день-два игра — но тут случилось 11 сентября, отменились все международные рейсы. Да еще и Дагестан рядом с Чечней. Сыграли один матч в Варшаве, я упустил несколько моментов, но за шесть минут до конца пропустили из-за рикошета от Гордеева.

— С трибун вы слышали оскорбления из-за своей национальности?
— Это всегда было и будет. На нескольких играх меня освистывали болельщики «Анжи» — свои же. И в адрес «Анжи» от фанатов других клубов доносятся оскорбления. Отвечать на это бессмысленно. Объясняться надо поступками. Или вот заряд «Россия для русских». Нельзя так узко думать. Мы единая страна, здесь уживаются разные народы.

С провокациями сталкивался и на поле. Играл за «Кривбасс» с «Мариуполем». Всю игру за мной бегал Цихмейструк и оскорблял: «черный», всех моих родственников вспоминал. Тренеры меня успокаивали, но в одном эпизоде я не выдержал: «Если рот не закроешь — после игры покажу». Он ответил: «Да ты мне лучше на игре покажи». — «Хорошо, и в игре, и после». Стал жестко идти в стыки, хотел поставить на место. Ни в коем случае не кулаками. После игры я Цихмейструка схватил за шкирку: «Ну что, вот матч и кончился». На что он улыбнулся: «Магомед, ты чего заморачиваешься? Это же игра, а в ней все средства хороши. Молодец, хорошо играл».

— Как в 2003-м оказались в Казахстане?
— В «Женис» позвал Ирхин: «Трансферное окно закрывается, чего тебе без команды сидеть?» Наездился прилично: бывало, за один выезд — сначала автобус, потом поезд, а еще, может быть, и самолет. В одном из городов вместо кресел в раздевалках стояли шезлонги. Как на пляже лежали!

За полгода успел взять бронзу и приз лучшего легионера. Правда, были проблемы с финансированием, по несколько месяцев. Президент клуба Саян Хамжитанов, с которым мы вообще-то близко сошлись, не отдавал мне паспорт. Ждал до последнего выезда. Приезжаем — а тут начинается землетрясение (думаю, из-за запуска ракеты на Байконуре). Серьезно! Высовываюсь из пятого этажа: прыгать, не прыгать? Выбежал и хватился за голову: «Блин, а паспорт-то пропал!» Но нет, не пропал, и я уехал целым. А когда перешел в «Терек», Хамжитанов рассчитался по долгам.
«Кадыров распорядился сохранить в «Тереке» всех чеченцев. Одному мне указали на дверь»

— В «Терек» вы приходили дважды. Там у вас не складывалось?
— Карьера в Грозном стала мне уроком: как нельзя относиться к своим игрокам. Какой бы тренер ни приходил — Талгаев, Грозный, Назаренко — говорилось одно, а получалось по-другому. Я не ждал теплоты, просто они не поступали справедливо. Я дважды выходил в Премьер-лигу и дважды становился вторым бомбардиром. В первый раз Федьков забил намного больше, но если сопоставить игровое время и голы — я был близок к Андрею.
И меня покоробило, что в финале Кубка-2003/2004 я так и не вышел. Понимал, что не сыграю там, если провалюсь хоть в одной игре. Но я в трех из четырех матчей забивал, дважды — в полуфинале с «Шинником». Итог: в состав на финал ставят человека, который два дня тренировался. Нет, Федьков победный гол забил, никаких проблем (мы с ним знакомы еще по «Соколу»). Но я посчитал верхом нечеловечности то, что мне вообще не объяснили, почему я остался в запасе. Меня будто нет.

Точно так же непонятно, почему мне не заплатили зарплату за несколько месяцев, премиальные за Кубок России. Знаю, почему так. [Руководители «Терека»] хотели замарать мое имя, показать Рамзану Ахматовичу: вот, на свой клуб подал в РФС.
Кадыров распорядился сохранить в «Тереке» всех чеченцев. Оставили всех — только мне одному указали на дверь. Эта рана осталась со мной на всю жизнь.

— Почему не поладили с Грозным? Вы же работали с ним в «Спартаке».
— Я уже собирался уходить, но Грозный сказал, что рассчитывает на меня. Я поверил. И понял, что это обман, когда вся команда поехала в Австрию на сборы, а я поехал в Германию на операцию на паховых кольцах. Мало того, что оперировался за свои деньги — так мне ни доктор, ни тренер не позвонили. Показательное отношение клуба.

— Не пытались поговорить с Кадыровым?
— Я человек по-своему гордый. В каком бы положении ни находился, с пола есть не стану. А тут люди захотели, чтобы я ходил и о чем-то просил.

Я ушел в «Кривбасс», был там счастлив, забивал киевскому «Динамо» и «Шахтеру», поработал с Пилипчуком. «Терек» тем временем вылетел. Они не могли не провалиться: так безобразно относиться к людям нельзя. Не только ко мне.

Потом пошла новая волна: чеченец должен играть в «Тереке», надо вернуться. Все зло свесили на Талгаева. Хотя я понимал, что не он один виноват: некоторые руководители приложили руку. Тарханов в меня поверил (он ко мне всегда нормально относился, в «Крылья» звал в свое время). Но в первый год «Терек» не вышел, опять назначили Талгаева. И все повторилось. Целый год я шел в бомбардирах. За четыре до конца меня посадили на замену, но я вышел и забил. В двух домашних играх, когда мы уже почти решили задачу, не выпустил. В том числе в чемпионской. Зубко тогда несколько голов забил, обошел меня и стал лучшим бомбардиром. Меня это задело: я хотел выиграть этот личный титул и закончить карьеру. Но мне снова не дали. Зубко потом признался: «Мне так обидно за тебя».

— В «Нижнем Новгороде» вы поиграли под руководством Александра Григоряна. Как он вам?
— При нем я и закончил с футболом. Нормально к Григоряну отношусь, да и команда хорошая. Коченков, Панченко, Васин. На сборах Витя выглядел сыроватым, но отрезок матчей ближе к концу сезон выдал на топ-уровне. Все снимал вверху, доставал в подкатах на скорости.
Хотя методы у Григоряна были действительно своеобразные. Последней каплей стало, когда он захотел, чтобы я перед играми лезгинку исполнял. Хотел, чтобы я так заряжал команду: «Люди от тебя будут получать положительные эмоции. Вот и выплескивай в танце». Я отказался.

— Вы говорили, что в «Нижнем Новгороде» — семья, как в ЦСКА. Заслуга президента Алексея Гойхмана?
— Доходило до того, что он сажал меня рядом и говорил: «Магомед, я к тебе сейчас обращусь, как если бы напротив был мой сын». Никто не окружал меня таким вниманием, как Гойхман. Я мог в шутку ему сказать: «Пап, твоему сыну деньги нужны». Он сразу лезет в карман: «Сколько надо?». Или надо мне в магазин — он сразу же пробивает скидку или велит вообще денег с меня не брать. Звонит в выходной: «Ты где? Дома? Поехали ко мне на дачу рыбу ловить».

Именно Гойхман навязал мне тренерскую работу в дубле — и не помощником, а главным. Кстати, за то, что я пошел в тренеры, особенно переживала мама. Она всегда возмущалась: «Все на футбол приходят как на зрелище. И только тренеры решают, кого из них завтра снимут с работы. Что за жизнь?». А когда я поступил в Нижнем в ВШТ, даже немного обиделась: «Обещал же закончить, как доиграешь».

«Год был вне футбола, занимался бизнесом. Химия всякая»

— Как после всех обид вы снова пошли в «Терек» — теперь тренером?
— Так руководство сменилось. Даудов лично предложил мне возглавить «Терек-2». И добавил: «Если для твоей карьеры это плохо — откажись». На тот момент, в 2013-м, у меня было предложение войти в штаб Гаджиева в «Крыльях» или возглавить дубль. Но я согласился на «Терек-2», где поработал, например, с Апти Ахъядовым.
Три года отработал, клуб расформировали. Первый раз в жизни я оказался безработным и целый год провел вне футбола. Первые несколько месяцев — шок. Лежал на диване и футбол вообще не мог видеть. Но семью кормить надо было. Друзья, с которыми я начинал в «Анжи», взяли в бизнес. Химия всякая. За литературу засел, на заводы ходил, на презентации ездил. Стало даже интересно.

— Но в футбол вы вернулись — в «Легион-Динамо».
— Шамиль Лахиялов и Ахмад Магомедкамилов уговорили (основатель и тренер «Легион-Динамо» ). Испытывал отвращение от несправедливости. В очередной раз что-то доказывать «Тереку» не хотелось. А тут — вторая лига. Но они подняли меня с пола, отряхнули и запустили обратно в футбол.

Оттуда я опять вернулся в «Ахмат» — в пятый раз за жизнь. О деньгах не заикался. Мечтал о Премьер-лиге — и вдруг Даудов позвал в штаб Галактионова. Сыграли несколько причин: в штабе должен был быть свой, чеченец, плюс некоторые успехи в «Легионе».

— Галактионов младше вас на семь лет. Чему от него научились?
— Он живет футболом, хочет состояться как тренер. Вечерами на сборах садились и часа по три обсуждали. Сидя на лавке в «Ахмате», без ответственности как таковой, я понял, что такое Премьер-лига, как с игроками надо разговаривать, как не надо. Это люди обеспеченные, с жизненными принципами, личности. Скажешь им одно — а тебе могут ответить, да еще как. Все это пригодилось в «Анжи», где я с лета.
— «Анжи» доиграет сезон?
— Доиграть-то скорее всего доиграет. Но в весенней части — по сценарию «Томи»: одной молодежью. По крайней мере, так сейчас вижу.

— Вы останетесь?
— Все мысли сейчас о том, как дожить до 8 декабря. Даже Танцюре говорю: мечтаю 8-го выключить телефон и чтобы неделю я нигде не существовал. Чтобы никто меня найти не мог.

— А после перерыва?
— Хотелось бы, конечно, состояться как тренер в Премьер-лиге. Но знаете, столько сейчас негатива, что, думаю, больше не смогу работать в футболе. Такой у меня характер упрямый. Меня ничто нигде не держит. Если хочу — встаю и ухожу.